Копаева, Н. Не грустите о нас: бейте врагов![ Текст]/ Наталья Копаева// Вперёд. – 2010. – с. 19

«Не грустите о нас: бейте врагов!»

Недавно к нам в редакцию попали воспоминания бывшего военнопленного Петра БУЛГАЗА. Петр Дмитриевич жил в Украине, но его внук-батайчанин поделился с нами воспоминаниями своего деда и принес мемуары. Петр Дмитриевич попал в немецкий плен в сентябре 1941 года под городом Хмельницком (бывший Проскуров). Свои впечатления он изложил на более чем 20 листах. Мы познакомим вас с наиболее интересными выдержками.

«116-я стрелковая дивизия, находившаяся на правом берегу Днепра у города Черкассы, в конце августа 1941 года оставив предмостное укрепление, перебралась на левый берег. В начале сентября нам сообщили, что в Белоруссии - у города Гомель, и на Украине - у города Кременчуг, враг форсировал реку Днепр, занял город Полтаву и движется на Харьков. А как же мы? Нам приказали ждать и обороняться до последнего. Мы сражались до последнего, но 24 сентября нас сломали.

Оставшихся в живых наших солдат фашисты привели в одно из селений, где был сооружен временный лагерь. Войдя в это селение, они забрали все мужское население. Брали всех: и мальчиков 10-11 лет, и дряхлых стариков. Мы здесь пробыли четыре дня и нас ни разу не кормили. На пятый день немцы дали нам немного супа из редьки и стали нас строить по пять человек. Повели в направлении Кременчуга, по дороге люди выходили из селений и пытались бросить нам что-нибудь из еды. Но конвой не разрешал такие выходки и в итоге расстреливал смельчаков. Нас привели в местечко под названием Градиск. Лагерь устроили на скотоферме. Нас начали кормить моченым просом по 25-30 грамм, затем его стали варить. Но от этого варева у всех начался запор. Как же мучительно мы переносили это состояние. Затем люди начали гибнуть. В неделю умирало по 250-300 человек. Через две недели нас повели в Кременчуг. Здесь был оборудован лагерь в конюшнях. Кормили два раза в день. Один раз давали горелую рожь МЗ-1ШД развалин Кременчугского элеватора, а второй раз кружку гнилых семечек. Для получения пищи прогоняли с одного двора в другой. Именно прогоняли, так как в воротах и вдоль прохода стояли фашисты и железными прутьями гнали нас бегом. В этот день расстреляли двоих русских, потому что кто-то сказал, что они недовольны обращением со стороны немцев. К вечеру вывели пять евреев. Заставили их плыть по луже среди двора, образовавшейся после дождя. Это был октябрь и очень холодно, на воде образовалась корка льда. Искупав их в луже, фашисты заставили влезть на дерево и кричать: «Сталин, спаси нас!». Немцы хохотали. Раздался выстрел, и один из евреев упал на землю замертво. Остальных четверых силой втолкнули в траншею, вырытую для уборной, и затем расстреляли. Все это происходило на глазах у всего лагеря. Эти издевательства вызвали у нас гнев, мы мучительно больно переживали, так как не могли ничего сделать и как-то помочь этим людям. Через неделю нас отправили в город Крюков. Перед отправкой всех выстроили во дворе. Пухлых и истощенных оставили. Какова их судьба, мне не известно. В Крюкове посадили в товарные вагоны. Стоять можно было, а сидеть нет. Единственный способ: один человек садится около стены, второй у него между ног, затем третий и так далее. Но все не вмещались. В вагоне стояла кадушка для испражнений, дышать было нечем. Мы не знали, куда направляется эшелон, простояли на станции больше часа. В одном из вагонов послышалась песня: «Под натиском белых наемных солдат», в другом запели «Три товарища», а мы «Катюшу». Конвоиры со всей силы били прикладами в двери, но песни не затихали. Население города слушало наши песни, а мы им из щелей кричали: «Товарищи, бейте фашистов! Не грустите о нас, а бейте врагов».

В пути мы были трое суток, голод был ужасный. Мы хором кричали «Пане эссен» (примерный перевод с немецкого - «Хотим хлеба»). Прибыли в городок Проскуров. В одном из бараков было около трехсот подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Большинство ребят были одеты в трусики и майки, которые за время пребывания в лагере успели износиться. Почти все босые, в чем фашисты их летом забрали, то и было на ребятах. Очень худые, синие, они еле-еле передвигались босыми ногами к бочкам, где раздавали варево из свеклы. Это зрелище нас ужасно угнетало, многие отдавали свои рубашки детям, чтобы они не так мерзли. «Старожилы» говорили, что в сентябре их было более тысячи, большинство умерло, часть лежит в бараках, не имея сил ходить. К ноябрю все они умерли».

Баня

«От ужасной еды в лагере начались болезни, вначале дизентерия, затем вши и в итоге - массовый тиф. В ноябре комендант решил купать пленных в бане и дезинфицировать одежду. Когда строили для отправки на водные процедуры, многие старались попасть в первые группы. У каждого слово «баня» вызывало ощущение теплоты, приятной чистоты и, главное, надежду на избавление от вшей. Но что это была за баня, страшно вспомнить. Зайдя в предбанник, который был покрыт слоем льда, нас заставили раздеться, на улице в тот момент было около 20 градусов. Одежду забрали на дезинфекцию, а нас, нагих, оставили на час в этом холодильнике. Затем завели в саму баню, такую же обледеневшую. Пустили воду, но она оказалась ледяной. На крыше ходили полицаи и железными трубами отгоняли нас от стен под воду. Под конец пустили кипяток, от которого у всех вздувались водяные волдыри. Из купавшейся сотни к утру 15 человек умерли».

Лагерные будни

«В начале декабря всех пленных выстроили во дворе и приказали всем специалистам, то есть инженерам, агрономам, учителям и людям других специальностей, выстроиться отдельно. Таких набралось около 300 человек. Нас перевезли в лагерь на аэродроме, в бывшие кавалерийские конюшни без дверей, окон, со щелями в стенах. Конюшни не отапливались, да и топить было бессмысленно - небо не нагреешь. Этот лагерь называли рабочим. Мы строили железную дорогу от вокзала до аэродрома. Кормили очень плохо, но иногда давали хлеб. Это 700-800 граммов булки, выпеченной из непросеянной муки с какой-то примесью. Труд был изнурительный, каждую неделю умирало по 300 человек, многих просто убивали. Были среди нас те, кто не болел и голод переносил менее мучительно. Выяснялось, что все эти люди в свое время болели тифом и уже знали, что такое голод. Я, автор этих воспоминаний, в период гражданской войны перенес все виды тифа, а в 1921 году пережил страшный голод.

Сколько же жизней отняла эта железная дорога. Она буквально построена на костях наших людей. Вырваться из этого ада было невозможно. Лагерь был обнесен колючей проволокой в два ряда. И все же были смельчаки, которым удался побег. Бежали те, кто мог сохранить силы. Я помню четверых. Им удалось это сделать, в январе во время сильного бурана. Были и такие случаи, когда побег совершали во время дороги на работу. Пять человек двигались в сопровождении одного конвоира, затем они все разбежались в разные стороны. Одного или двух настигла пуля, остальные бежали.

От товарищей, работавших немецкой канцелярии, я узнал, что в октябре 1941 года в лагере было сорок тысяч военнопленных, а в марте осталось около четырех с половиной тысяч человек. Остальные умерли.

По ночам мы с жадностью слушали беседы о героизме русского народа в Отечественной войне 1812 года, когда французы заняли Москву, но столица стала в итоге могилой для наполеоновской армии. Эти рассказы на время притупляли боль неволи, и каждый по-своему воображал победу над фашистской Германией.

В середине марта тех, кто сохранил силы, отправили в Германию, в город Нюрнберг в лагерь «Лангвиссер».

О дальнейшей судьбе Петра Булгаза в концлагере Нюрнберга, читайте в одном из следующих номеров.